Интервью с писателем Александром Керданом Предельно честен по отношению к эпохе

Александр Борисович Кердан – современный писатель, работающий в жанре исторического романа. В 2000-2013 годах он создал цикл исторических романов «Земля российского владения». В них он дал широкую панораму историю Русской Америки от Второй Камчатской экспедиции и высадки на американском континенте в 1741 году до продажи Аляски Соединенным Штатам в 1867.

― Когда вы начали интересоваться историей? Какие исторические книги читали в детстве?

― Сказать, что я специально интересовался историей, наверное, неточно. Я был обычным советским ребёнком, у которого с детства и родителями, и школой прививалась любовь к книге вообще. Уже в шесть лет я читал толстые книги. Меня сразу почему-то притягивали к себе такие фолианты, как «Война и мир» или «Джура». Был такой Георгий Тушкан, писатель, писавший о Гражданской войне в Киргизии и Узбекистане. И герой его романа Джура был одним из моих любимых. А книга о нём в шестьсот с лишним страниц…
Мама моя работала бухгалтером в школе, а разных компьютеров, ЭВМ, электронных машинок, чтобы подсчитывать быстро отчеты тогда не было, и она засиживалась на работе, бывало, до одиннадцати часов вечера. Меня оставить было не с кем, и я был вместе с нею. Скоротать эти длинные вечера помогали книги.
Конечно, у меня, как, наверное, у всякого мальчишки, вызывали интерес книги о войне, о приключениях. Великая Отечественная в пору моего детства была недалекой, но, все-таки, уже историей. Читал и о Гражданской войне, и об Отечественной войне 1812 года. Став постарше, я вместе с ровесниками ходил на фильмы про индейцев. Так в мою жизнь вошли Майн Рид, Жюль Верн, Фенимор Купер и Вальтер Скотт. Книги пробуждали воображение, сюжеты прочитанных романов становились игрой. Когда читал романы Вальтера Скотта и пересказывал их друзьям, мы играли в рыцарей, после Жюля Верна становились пиратами и моряками, вместе с героями Майн Рида и Купера – североамериканскими индейцами. Такой набор литературы был основной базой моего тогдашнего чтения.
А когда я уже пошел в школу, и мы стали изучать историю, я, конечно, пытался читать не только то, что задавали учителя. Мне были интересны художественные произведения об изучаемой эпохе. Если в школе проходили походы Чингисхана, я читал трилогию Яна. Если изучали Александра Македонского, я читал про него. Одним словом, любовь к истории и к художественной литературе возникала у меня практически одновременно. И, конечно, мне хотелось, чтобы литература была наполнена приключениями. Таким образом, уже в детстве четко определился любимый жанр: история, но, связанная с приключениями, с яркими событиями, свершениями и подвигами.

― Из каких книг вы впервые узнали о Камчатских экспедициях и открытии Аляски?

Увеличить

Кердан Александр Борисович

― Самые первые познания получил на уроках географии и уроках истории в средней школе, когда там об этих экспедициях говорилось. Но скажу честно, я – не особый поклонник морской стихии, поскольку родился в абсолютно сухопутном городе Коркино в Челябинской области. У нас даже своей реки нет. Была речушка Чумляк, но и она пересохла; искусственный бассейн зарос тиной так, что даже пускать кораблики на нем было нельзя.
Я никогда не стремился стать моряком, не грезил парусами и той романтикой, которой пронизаны произведения Владислава Крапивина. Позже я подружился с Крапивиным, и он даже был редактором первого выпуска моего романа «Берег отдаленный». Выяснилось, что ничего из написанного им в детстве не читал… «Острова и капитаны» прочёл уже взрослым человеком.
Тогда же заинтересовался и освоением Аляски, Великой Северной экспедицией. Чтобы понять всё величие подвига русских первопроходцев, надо этим заниматься серьёзно, надо углубиться в тематику, разобраться в каких исторических условиях совершались экспедиции, во имя чего они затевались, какие противоречия были в рядах их участников. Ребенок это вряд ли мог бы понять, да и в школьных программах об этом не говорилось. Русская Аляска – это уже моя взрослая любовь.

― Какие авторы исторических романов повлияли на ваше становление как писателя?

― Безусловно – Василий Ян, если говорить о наших отечественных беллетристах. Зуев-Ордынец, мало кому известный мастер историко-приключенческих романов начала двадцатого века. Конечно, Сергей Николаевич Марков, автор замечательных произведений «Юконский ворон» и «Летопись Аляски». В этом же ряду крапивинские «Острова и капитаны», где идёт речь о первой кругосветной экспедиции россиян. Если говорить о зарубежных авторах, то это классики жанра – ФениморКупер, Майн Рид, в меньшей степени – Жюль Верн, Гюго, Флобер, Прусс с его «Фараоном», Сенкевич.

― Хотя вы уже не раз рассказывали в своих интервью, как вы познакомились с архивным фондом Кирилла Тимофеевича Хлебникова, прошу Вас повторить этот рассказ для читателей портала togeo.

― История, с одной стороны банальная, с другой – удивительная. Это случилось в 1988 году. В ту пору моя супруга работала заместителем директора Пермского областного государственного архива. И как-то дома во время чаепития она сказала, что к ним в архив приехали два американца из Торонто и Калифорнии, интересуются архивным фондом какого-то Хлебникова…
Надо заметить, что город Пермь был тогда закрытым городом и только, когда началась перестройка, его открыли для иностранцев. Сам по себе приезд чужестранцев был удивительным. Ещё удивительней показалось мне, что их заинтересовал некий Кирилл Тимофеевич Хлебников. Кто он такой мне было неизвестно. Я попросил супругу принести мне опись фонда. Нарушение, конечно, инструкций архивных. Но я служил в ту пору заместителем командира полка по политчасти. Возможности поработать в архиве не было, потому что в семь тридцать я уходил из дома на службу, в одиннадцать–полдвенадцатого ночи возвращался. Значит, возможность посмотреть архивные материалы была только ночью. В оправдание могу сказать, что все бумаги были возвращены в архив в целости и сохранности, а ознакомление с ними пошло во благо.
Я посмотрел опись фонда Хлебникова, куда было занесено шестьсот единиц хранения. Среди них – письмо А.С. Пушкину, письмо издателю Н.А. Полевому, письмо председателю государственного совета Н.П. Румянцеву, письма директорам Российско-Американской торговой компании, переписка с нашими знаменитыми мореплавателями И.Ф. Крузенштерном, Ю.Ф. Лисянским, Ф.П. Врангелем, В.М. Головниным.
В формуляре описи последняя запись перед автографами упомянутых американцев, сделана в год моего рождения – 1957. Тридцать один год никто в фонд Хлебникова не заглядывал! То есть, моим соотечественникам фонд замечательного человека оказался не интересен. Я тогда еще не знал, насколько Хлебников уникален, просто стало обидно за фонд человека, который с Пушкиным переписывался. Много ли в Перми найдётся людей, которые с Пушкиным переписывались? Выяснил, что Хлебников в конце жизни был избран академиком Санкт-Петербургской академии наук, что он выходец из купеческого сословия, а отец его был главой города Кунгура. Дед и дядя тоже были бургомистрами. Во время осады Кунгура отрядами пугачевцев, дядя Хлебникова успешно отбил их натиск и за это получил награду от Екатерины II.
Отдельная история, как я потом поехал в Кунгур, где о Хлебникове тоже забыли. Я стал в городском музее рассказывать о нём – оказалось, что знаю больше, чем они знают. Там увидел, что в родовом доме Хлебниковых расположено зернохранилище….
Но первым побуждением к действию было знакомство с памятным формуляром, удивление, что есть такое богатство в Пермском государственном областном архиве, и это никому не нужно. Банальная фраза «За державу обидно» показалась мне вовсе не банальной, и я тут же попросил жену потихонечку мне из этого фонда приносить интересующие меня материалы...
На протяжении примерно полутора лет я читал наследие Хлебникова, какие-то письма и записки от руки переписывал. Я выучил письма Хлебникова, как письма любимой девушки. Не влюбиться в этот архив, в самого Хлебникова было просто невозможно...
Кирилл Тимофеевич Хлебников – это первый историограф Российско-американской торговой компании, человек, который почти тридцать лет возглавлял главную контору Российско-американской торговой компании в Новоархангельске, потом был одним из директоров этой компании в Санкт-Петербурге. Он написал биографии Александра Андреевича Баранова, первого правителя Аляски, лично знал Ивана Андреевича Кускова, создателя и правителя форта Росс в Калифорнии, составил толковые словари индейцев, и сам на шести языках разговаривал. Он и этнограф, и языковед, и историк, и естествоиспытатель. Легендарная личность!
Судьба Хлебникова похожа на увлекательный роман... Я в ту пору уже публиковал первые поэтические произведения, и активно начал работать в прозе. Два замечательных человека, которые в Перми до сих пор живут – Алексей Субботин и Михаил Науменко, в ту пору были редакторами в отделе документальной прозы Пермского книжного издательства. Вместе с ними мы подготовили к печати три книги: «Азбука допризывника», «Афганистан болит в моей душе» (первая книга в СССР об афганцах) и мою первую авторскую – «Суд офицерской чести».
Таким образом, всё и сошлось: приезд американцев, мои занятия прозой, детский интерес к Америке и индейцам, исторической и приключенческой литературе. Все грани сходятся в одно, как сказал классик. Вот они и сошлись, круг замкнулся, и так началась работа над будущим романом «Берег отдаленный».

― Как формировалась структура романа? Как вы продумывали сюжет и героев?

Увеличить

Обложка книги "Берег отдалённый"

― Ничего придумывать было не надо. Эпоха покорения Аляски настолько необычная, настолько в ней всё – романтично и драматично, тесно переплетено с событиями в Старом Свете, с мировой геополитикой. Интереснейшая эпоха Бонапарта в Европе, её отзвуки на Аляске, конфликтные ситуации между российскими, английскими, французскими и испанскими поселенцами. Нарождающиеся Соединенные Штаты и внедряемая там доктрина Монро... Словом, и геополитическая ситуация в мире, и сам событийный ряд на Аляске–золотая жила для беллетриста. Почитайте Ю.М. Лотмана, его замечательные работы, связанные с русским дворянством, с карточной игрой. На Аляске увидите и известного игрока и бретёра Федора Толстого-Американца и массу других людей, которые на кон ставили всё. Сама эпоха была эпохой приключений, эпохой чести, эпохой интриг, так, что писателю особо не надо и голову ломать… Вчитывайся, изучай, прочувствуй…
Да и сам Кирилл Тимофеевич Хлебников был в чём-то похож на меня. Так же, как я, он родился в маленьком городе, не имел знатных родственников, сам лепил свою судьбу. В общем, мне почти ничего придумывать не надо было.
Вот тут встаёт вполне закономерный вопрос, что такое исторический роман? Нельзя требовать от беллетриста дотошности историка-исследователя, но при этом беллетрист должен знать больше, чем историк. Ибо он должен написать такое произведение, читая которое, веришь, что именно так всё и было! В истории всегда есть лакуны, пустоты – периоды о которых ничего не известно. Они не заполнены артефактами: не сохранилось ни документов, ни предметов эпохи... Вот эти лакуны – простор для писателя-беллетриста. Но я должен их заполнить так, чтобы любой, кто читал мой роман, мог сказать: «Не знаю, было ли так на самом деле, но если было, то так, как написал автор».
Задача беллетриста – «попасть» в эпоху, даже если он ошибается в каких-то деталях, касающихся судьбы того или иного персонажа.
Конечно, обидно, когда ты чего–то не знаешь о реальном персонаже. Скажем, когда я писал роман про Беринга, ничего не было известно о времени смерти его родителей. Я об этом узнал позже… Но, мне кажется, что Беринг у меня получился именно таким, каким он был в действительности. Это подтверждают и документы, которые я видел, и воспоминания о нем его современников.
Подводя итог этим рассуждениям, замечу: в каждом историческом романе (и мои – не исключение) есть место вымыслу и авторской фантазии. Но я старался быть предельно честен по отношению к эпохе, пытался пробудить интерес к ней у потенциального читателя.

― Какие источники, кроме личного фонда К.Т. Хлебникова, вы изучали при работе над первым романом?

― Есть замечательное стихотворение Пушкина, где он пишет о стихосложении: «Две придут сами, третью приведут». Это о рифмах. Когда человек начинает чем-то серьёзно интересоваться, ему Бог-случай помогает, словно ненароком подбрасывает нужную информацию, интересный материал, то в виде газетной вырезки, то новой научной монографии или нового артефакта.
Скажем, незадолго до того, как я стал работать над «Берегом…» в магазинах появилась интересная книга «Командор», где были впервые опубликованы документы Красноярского краевого архива, связанные с Н.П. Резановым. По детали всё складывалось в копилку. Нашелся учёный в Курске, который много лет занимался войнами россиян и тлинкитов, знающий об этих войнах, практически, всё: вооружение индейцев, их тактику… Он много цитировал англоязычных авторов и таким образом компенсировал пробелы в моих познаниях.
К сожалению, подготовительные материалы к роману я не сохранил. Было десять толстых папок с вырезками, фотографиями, ксерокопиями, ссылками и выписками, в том числе и из словаря В.И. Даля. Это было необходимо, чтобы понять особенность речи XIX столетия, разных регионов тогдашней России. Я пользовался и словарями, которые составил Кирилл Тимофеевич Хлебников, индейскими, кадьякскими, чугатскими...
Пригодилась и православная литература. Например жизнеописание апостола Аляски священника Ивана Попова, позже ставшего Митрополитом Московским Иннокентием…. Я смотрел докторские и кандидатские диссертации, касавшиеся того периода отечественной и зарубежной истории, пролистывал подшивку журнала «Отечественные записки», где впервые были опубликованы воспоминания «последнего декабриста» Д.И. Завалишина.

― Среди героев романа «Берег отдаленный» есть и простые люди: крепостной Абросим Плотников, поляк Януш Евглевский, индейская девушка Айакаханн? Были ли у них реальные прототипы? Насколько их судьбы типичны для эпохи?

― У Плотникова и Евглевского прототипы были. Это люди, которые погибли или не погибли во время драматичного нападения индейцев-тлинкитов в 1802 году на Новоархангельское поселение на Аляске. Всё поселение было уничтожено, и целый ряд других поселений подвергся нападению. Евглевский, Шмиин, Тумаков действительно погибли, обороняя крепость.
Айакаханн, конечно, это вымышленный персонаж. Но любой роман требует любовной интриги, и поэтому девушка с таким именем появилась. Но она, по сути дела, тоже реальна, ибо русские поселенцы женились на индианках и кадьячках. От этих браков и появились те самые креолы, которые внесли очень много ярких фрагментов в историю русской Аляски: знаменитый генерал-майор Кашеваров, герой моего романа Андрей Климовский. Это тоже, кстати, персонаж реальный. Сделать его сыном Абросима Плотникова меня побудил, конечно, сюжет, но кто знает… По крайней мере, в исторических документах нет сведений об его отце...

― Как формировался дальше цикл романов о Русской Америке? Как вы перешли к эпохе Камчатских экспедиций?

― Когда был написан роман «Берег отдаленный», возникла новая идея. Зная всё, что было написано об Аляске у нас и за рубежом (роман Шевиньи «Утраченная империя» ), я понял, что ни один из авторов не ставил перед собой задачу описать весь период пребывания наших соотечественников на Аляске.
Да, есть романы о Беринге: тот же Николай Михайлович Коняев написал замечательный роман о Беринге. Есть роман Зуева-Ордынца «Последний год» о продаже Аляски. Но, чтобы один автор взял на себя смелость охватить весь период – от Великой Камчатской экспедиции до сделки века, такого ещё не было… Все события истории пребывания россиян на Американском материке тесно взаимосвязаны. Скажем, в конце пребывания наших на Аляске нашли следы потерянных людей из экспедиции Беринга, которые высадились когда-то на берег и пропали...
Всё это и побудило меня создать еще два романа: «Крест командора» о том, как мы пришли на Аляску, и роман «Звездная метка» о том, как мы Аляску потеряли. История Русской Аляски очень драматична. Она проявила и наши лучшие качества, как народа, и проблемы государства нашего российского, она показала и не самые лучшие…
Само пребывание россиян на Аляске – это такой нравоучительный пример для последующих поколений, как нам надо беречь свою землю, быть бережнее к истории, чтобы сохранить всё то, что строили наши предшественники, что полито русской кровью и русским потом. Это и были главные побудительные мотивы для написания цикла романов о Русской Америке.

― С какими историческими источниками и литературой вы работали при написании романа «Крест командора»?

Увеличить

Обложка книги "Крест Командора"

― Тут мне уже было попроще. Во-первых, появился (это уже были 2010-е годы) интернет, где были выложены многие архивные документы: из Санкт-Петербургского и зарубежных архивов, касающиеся Великой Северной экспедиции. Появилось несколько новых интересных монографий.
Но наиболее полезной, на мой взгляд, была работа «Вторая Камчатская экспедиция», изданная в 1941 году под эгидой НКВД СССР. Этот архивный труд мне доброжелательно передал для работы над романом Салим Галимович Фатыхов, мой челябинский друг, доктор культурологии и замечательный поэт. При уничтожении библиотеки ЦК компартии Узбекистана, он ряд редких книг сохранил у себя. Я этой книгой успешно воспользовался, там масса информации и полезных сведений для исследователя.
Второй уникальный источник – это фонд Валерия Сергеевича Ленденева, потомка переводчика экспедиции Беринга Якова Линденау. Ленденёв – наш современник, живущий в городе Новоуральске. Он всю свою жизнь собирал материалы о Камчатской экспедиции, много переводил зарубежные источники, поскольку хорошо владеет немецким. Валерий Сергеевич просто пришел как-то в Екатеринбургское отделение Союза писателей и принёс толстую папку с документами, которые собирал несколько десятилетий. Это был подарок судьбы, и Ленденёву отдельная за то благодарность.
Помогали мне мои друзья, которые по крупицам доставали нужные материалы. Я в этом смысле не одинок. Знаю, что у Валентина Пикуля, с которым мне доводилось встречаться, были десятки добровольных помощников. Ну, а у меня нашлись добровольные помощники, когда писал «Крест командора».

― Насколько сложно было работать над образами реальных исторических лиц романа «Крест командора», в частности, Витуса Беринга? И, на ваш взгляд, насколько точно вам удалось их изобразить?

Увеличить

Карта маршрутов Великой Северной экспедиции

― Говорят, что в аду писателей на сковородке жарят больше всех остальных. Потому что, как мы написали, так и было. Это уже моя поговорка. Насколько достоверно выписаны мои герои, судить, наверное, Господу Богу, ибо сегодня не сохранилось очевидцев Второй Камчатской экспедиции, современников Витуса Беринга.
Его самого, конечно, я рисовал исходя из собственного жизненного опыта и тех воспоминаний и документов о нем, которые попали мне в руки. Воспоминания о Беринге самые противоречивые. Его семейная жизнь была непростой. Супруга Анна, в общем, была женщиной довольно оригинальной, скажем так, чтобы не обижать её. Она была моложе Витуса Беринга и, насколько мне известно, пыталась рулить им самим. Вроде бы, типаж мужчины-подкаблучника, человека нерешительного…
Об этом говорят факты его биографии. Он, то увольняется с русской флотской службы, чтобы получить следующий чин, то вновь нанимается, но чин так и не получает... То он попадает под влияние своего помощника и земляка Шпанберга во время Первой Камчатской экспедиции и оказывается замешан в продаже муки, которая выделялась для экспедиции, а попросту – спекулирует. Потом пытается избежать судебного преследования и соглашается идти во вторую экспедицию. Проявляет себя, как неумелый моряк. Ему по воле случая выпало решать задачи, которые ему были непосильны, но он был совестливый человек, богобоязненный. И он жизнь свою положил, выполняя эту задачу, задачу государственную, «ранее не бывалую».
Я не пытался обличить Витуса Ионансена Беринга, а старался понять его, показать, как он действовал в неимоверно трудных условиях. Задача стояла и впрямь ранее небывалая – прочертить контур северных границ страны. Ведь, когда Петр умирал, он даже не знал, императором какой страны является, потому что у нее не было границ. Почти весь Русский Север и Дальний Восток у нас ещё не был очерчен. Это надо было сделать, устранить на карте белые пятна.
Так случилось, что выполнять эту задачу Пётр посылает человека, неспособного быть флотоводцем. Хотя Беринг и был капитаном первого ранга, а потом – командором, но кораблём парусным управлять так и не научился. У него неудачная семейная жизнь, жена, которая любит крутить им и другими мужчинами. Он - иностранец, оказавшийся в дебрях, где «сам медведь тайга хозяин», где чуть ли не каждый воевода – казнокрад и душегуб. Как говорит один из героев романа: «Мы тебя зароем, и никто тебя не найдет».
Вот в какие условия человек брошен. Огромные, необжитые пространства, где нет дорог. Где, чтобы запросить канаты, надо послать гонца (и потратить на это полгода) и еще через полгода он, дай Бог, назад вернется. Где нужно дать взятку, чтобы эти канаты ему выделили, простоять под дверями в каких-то коммерц-коллегиях или морских коллегиях, чтобы выписать необходимые бумаги. Сколько сложных, непосильных уму задач человеку надо было решать.
С одной стороны Беринга можно назвать «неудачником», который, по сути дела, ничего не открыл. Даже к Аляске не он первый приплыл. За десять лет до него там побывали Федоров и Гвоздев: один от цинги умер, другого замучили на дыбе в тайной канцелярии. Но именно они открыли Аляску. Потом Беринга обогнал Чириков, он подошел к Аляске раньше, потому что он был лучшим флотоводцем. А Беринг не мог даже вывести свой корабль из Петропавловской гавани без подтягивания на шлюпках…И вот этот человек, с такими навыками, с таким характером, всё же гигантскую задачу выполняет. И погибает при этом на небезызвестном острове в Тихом океане, который потом получит его имя.
Беринг ведь даже Берингов пролив не открыл. Чтобы пролив был открытым, надо описать два берега: а первая Камчатская экспедиция с этим не справилась. Корабль прошел мимо берега нашего Чукотского, описали его, проплыли дальше до определенной широты, развернулись, Чириков говорил: «Давайте немножко сдвинем маршрут, опишем второй берег». «Нет, это опасно», –отвечает Беринг и заставил идти по тому же самому маршруту назад. Аляскинский берег так и не был описан.
Но, тем не менее, остров, где погиб Беринг, назван его именем, пролив назван его именем, море названо именем Беринга. Такая судьба человека, вроде бы, неудачника, но выполнившего свой долг ценой своей жизни и оставшегося в бессмертии, меня очень интересовала. Насколько мне удалось её показать, судить Господу Богу и читателям.

Есть отзывы восторженные, есть и неприятие. Но есть и благодарные читатели, которые понимают, что Беринг на самом деле такой герой.
Ведь герой не только кто, как Чириков, положительный, кристально честный. Он и матросов не погубил (ни один матрос на его корабле не погиб от цинги). И живым на Камчатку вернулся. Вот вроде бы удачливый человек, но ему от истории меньше славы досталось и мало, кто вспоминает сегодня его славное имя. Тут трудно сказать, кто же главный герой… Наверное, если говорить о главном герое Второй Камчатской экспедиции, это русский народ. Он был основной тягловой силой экспедиции, строил дороги на безлюдном пространстве, жертвовал жизнью, умирал от болезнейи голода. Простые русские люди плыли на утлых суденышках через Тихий океан, совершали открытия. Да ими руководили такие разные люди: злые, как Шпанберг, и неумелые, как Беринг, и искусные, как Чириков. Но русский народ это великое дело освоения Сибири, Дальнего Востока, Камчатки и Аляски осуществил.
О Второй Камчатской экспедиции вспоминают нечасто. Судьба её героев похожа на судьбу Кирилла Хлебникова. Поэтому то, что делает Ильдар Маматов, мне представляется очень важным и знаковым. Увы, мы зачастую – иваны, не помнящие родства своего. И очень хорошо, что среди иванов есть Ильдар, который родился в городе Осе, зацепился за тот факт, что действительно в Осе на несколько месяцев останавливалась основная часть Великой Северной экспедиции. Он решил этот факт увековечить. Подтянул к этому делу меня, всю осинскую общественность, администрацию города и района. Сегодня в Осе создается музей великих открытий. Вбили памятный знак на месте высадки моряков Беринга на берег Камы. Есть идея, что возникнет и сквер, посвященный Стеллеру, который на обратном пути останавливался в Осе. Очень много Ильдар Маматов делает для привлечения внимания к городу со стороны датчан. Благодаря таким, как он подвижникам, мне кажется, нам и удастся сохранить историю нашего Отечества. Потому что историю всегда и творят, и сохраняют именно подвижники. Я вообще всех мужчин делю на две категории: герои и летописцы. Нужны и те, и другие. Но о героях никто не узнает, если не появятся летописцы. Ильдар – и герой-подвижник, и летописец. За это ему огромное спасибо.